Прошло больше года после Победы. В один из сентябрьских дней, течение нашей жизни, круто изменилось. Вечером пришел дядя Райф и сообщил, что завтра, некоторых из нас, переведут на другую работу. На наши вопросы он ничего определенного не мог ответить.
     На следующий день, около двухсот молодых парней были посажены на поезд и увезены в неизвестном направлении. И я был среди них. Почему отобрали именно нас, среди сотен таких же, оставшихся в лагере? По каким критериям производился отбор? Этого мы не знали. Ехали недолго, около суток. Хотя больше стояли в тупиках маленьких станций, среди неприветливых гор. Наконец нас привезли в небольшой захолустный уральский городок. То, что произошло здесь, я, до сих пор, не могу объяснить. Когда мы, с вещами, выгрузились из вагонов и построились, наш сопровождающий, пожилой капитан, передал нас молодцеватому майору, ожидавшему нас на перроне с полуротой автоматчиков. Прозвучала команда трогаться, и мы пошли. Куда? Зачем? Никто ничего не объяснял. Шли минут двадцать и остановились у приземистого деревянного здания, похожего на барак. Здесь нам разрешили перекусить тем, что осталось от сухпайка, выданного перед отправкой и перекурить. Минут через сорок, нас ввели в здание и разместили в большой комнате, больше похожей на зал для заседаний. Через некоторое время, в помещение вошли несколько человек,
гражданских и военных. Они прошли в дальний конец помещения и расположились за длинным столом. Один из них, в гимнастерке, перетянутой портупеей, коренастый, с седой головой, не садился, а стоял, оперевшись руками о стол и смотрел на нас. Легкий шум вскоре стих. Когда наступила гнетущая тишина, в которой будто висел страшный вопрос: " Что власти еще надумали с нами сотворить?", седой сказал:
- С прибытием граждане!- он  запнулся, а потом продолжил,- С прибытием товарищи! Да, теперь вы товарищи. Советская власть доверяет вам важное, ответственное дело! Вы призваны в военизированную охрану. Будете служить Родине, охранять важные государственные объекты. Я второй секретарь горкома партии Евдокимов. Мне поручено встретить вас, обрисовать международное положение на текущий момент и поставить перед вами ближайшую задачу...
Мы с недоумением смотрели друг на друга и ничего не понимали. Сидящий рядом с нами парень почти шепотом сказал, обращаясь к Рудольфу:
-Как это так?  То нас охраняли, а теперь мы будем охранять?
А секретарь продолжал:
- ... Положение в мире сложное. Хотя крупнейшие капиталистические страны: Франция, Англия и США были и есть наши союзники, но подчеркиваю - это страны капиталистические, а мы - первое в мире социалистическое государство, где хозяева рабочие и колхозники. Рано или поздно, капиталисты захотят уничтожить нас. Как говорится в народной пословице: " Сколько волка не корми, а он все в лес смотрит ". Иными словами, сколько не дружи, а конец дружбе придет. Поэтому, товарищи, порох надо держать сухим. Надо быть готовыми к защите нашего социалистического Отечества. А для этого надо продолжать развивать промышленность. Партия и наш вождь товарищ Сталин, ставят на первый план задачу строительства предприятий тяжелой промышленности, в том числе и военных. Вы понимаете, что то, что вы здесь услышали и то, где вы будете работать, является государственной тайной. Это налагает на вас особую ответственность...
Он еще что-то говорил, а у меня в голове возник какой-то хаос. Я ничего не понимал, а все думал: «Как так,  " враги народа " и, вдруг,- охранники?! Да еще на каком-то секретном предприятии...». Простейшая логика отказывалась понимать происходящее. Я сомневался: « Какую еще гадость придумали власти?»- думал я.

* * *
     Нас разместили в казарме на окраине городка. По-соседству было несколько казарм какой-то воинской части. Ее территория была отделена от нашей невысоким деревянным забором. На следующее утро мы расписались в документах о сохранении государственной тайны, а после обеда, подгоняли, на себя, новенькую военную форму. Из нас были сформированы две роты. Каждой были приданы командиры - лейтенанты и сержанты. Старшим офицером, командиром батальона, был капитан Пятаков, худощавый, болезненный, но волевой человек. Командиром нашей роты стал лейтенант Якин. Он был грузен и румян. Его возраст было трудно определить, но думаю, он был немногим старше нас, если не ровесник. Как потом стало понятно, этот человек был на военной службе, что называется " не на своем месте ". Свои обязанности выполнял нехотя. Было видно, что он тяготится хлопотами, связанными с нами. Перед ротой он появлялся редко. Иногда участвовал на разводах в караул, а в казарме мы видели его, за все время, пять-шесть раз. Всю работу он взвалил на наших сержантов - командиров отделений.
      Командиром нашего отделения был украинец, по фамилии Матуда. Об этом человеке следует сказать особо. Это был молодой парень низкого роста, с
мускулистым торсом. Ходил он вразвалку, выпячивая грудь колесом. Он невзлюбил нас сразу. В его командах, поведении и во всех манерах, сквозило плохо прикрытое презрение к нам. Он считал нас предателями и не мог понять, как власть доверила нам оружие. Этот человек делал все, чтобы наша жизнь здесь, была нелегкой. Надо заметить, что делал он это мастерски. Он изнурял нас тренировками на плацу, даже в отведенное, по " Уставу ", свободное время. Он не оставлял нас в покое в редкие часы отдыха, допекал многократными " подъемами " и " отбоями ". В то время, когда наши товарищи, из других взводов, занимались бытовыми делами или отдыхали, мы " наводили порядок "  в своей части казармы, шли внеочередной наряд на кухню или на уборку территории. Особенно тяжело было дневальным, в дни, когда Матуда был дежурным по роте. Своей мелочной, необоснованной придирчивостью, он доводил до изнеможения.
     Наша служба заключалась в том, что мы, бывшие " зэки ", охраняли строящийся военный объект, конвоировали заключенных к месту работ и обратно, надсматривали за работниками в течение рабочего дня. Наш объект был грандиозной стройкой. Его назначение в будущем, после завершения строительства, сначала было нам непонятным. Я хорошо помню первый, ознакомительный день, нашей службы на стройке. Под началом Матуды, наше отделение загрузилось в открытый кузов машины. Нас вывезли, неподалеку, за город. Среди живописных гор и девственного леса нам приказали выгружаться. Потом мы прошли метров четыреста и за уступом скалы, нашему взору, открылось нечто фантастическое. У основания скалы зияло черное пятно огромного отверстия, проделанного людьми. Туда- сюда спешили автомобили и тракторы. Пропыхтел паровоз с вагонами и скрылся в чреве горы. Пока мы двигались к объекту, то были несколько раз остановлены возле шлагбаумов. Когда мы подошли вплотную, то были поражены размерами штольни. Пройдя по ней несколько сотен метров, мы попали в огромный подземный зал, который был ярко освещен. От него отходило несколько туннелей. Потом, по долгу службы, мы более или менее изучили лабиринт подземного города, туннели которого протянулись более чем на девять километров. Позже мы узнали, что здесь будут строить ракеты. Это был сверхсекретный объект.
     Наша служба и жизнь были несравнимо легче лагерного существования. Четкий, ставший привычным, ритм воинского распорядка, иногда нарушался стычками с Матудой, того или иного рядового. Столкнулся с ним и я. Во время одного из моих очередных дежурств по роте, когда ребята были на политзанятиях в Ленинской комнате, мы с напарником натирали полы мастикой, при помощи огромной швабры, именуемой солдатами " Машкой ". Вошел сержант и пошел вдоль ряда двухъярусных кроватей, придирчиво проверяя каждый кантик заправленных постелей. Не найдя к чему придраться, он обратил свое раздражение на нас:
- Что-то вы, немцы, плохо полы драите. Не научили вас в лагере работать?!
Далее последовала матерная тирада. Мой напарник Густав, которого все почему-то называла Гошей, спокойно ответил:
- Вот взяли бы товарищ сержант и показали как нужно.
Матуда взорвался:
- Вы, немчура недобитая, учить меня?! Пособники фашистские!...
Он рванулся к Густаву и хотел ударить его, но я перехватил его руку и тихо, но твердо сказал:
- Мы не пособники Гитлеру, а советские граждане. Вот так, товарищ сержант. А руки, товарищ сержант, распускать "Уставом" не предписано. Он вырвал свою руку и истерично закричал:
- Какой я вам товарищ?! Да я вас кончу здесь! Я не прощу вам такого обращения со мной! Рядовой Миллер, я жду тебя в канцелярии, там поговорим! Посмотрим, какой ты смелый,- и он, быстрыми шагами, пошел в сторону ротной канцелярии, которая в это время была пуста. Когда дверь канцелярии захлопнулась за ним, Густав сказал:
- Не ходи Ойген. Ну, его к черту! Хорошим это не кончится. Потом выдумает, чего и не было. Обвинит в неподчинении командиру или еще чего похуже придумает...
Я, молча, стоял, не зная на что решиться, а потом ответил:
- Нет, Густав, надо идти. Нельзя не пойти. А то он так и будет нас клевать.
Когда я вошел в канцелярию, Матуда сидел в передней комнате, положив ногу на ногу, и курил длинную папиросу " Казбек ".
- Ну что, явился герой антисоветского фронта? Надо кончать с антисоветским элементом в Красной Армии. Вот напишу докладные записки командиру части капитану Пятакову и особистам, тогда тебе конец, фашист! - выпалил он, уставив на меня полные ненависти глаза. Во мне кровь тоже начинала закипать и я сбивчиво, но с запалом отвечал:
- Сам ты фашист! Так с солдатами, наверное, и в царской армии не обращались! Мы тоже напишем на тебя, как ты не даешь нам нормально служить Родине! Так и напишем: " Своими придирками и издевательствами мешает выполнять долг перед Родиной " и подпишемся. Все подпишемся!
Он, приходя в ярость, схватил меня за гимнастерку и заорал:
- Так ты меня пугать?! Немец-предатель! Да я тебя!...
Он, пыхтя, пытался свалить меня. Я схватил его за ремень и, сказав:
- Один тоже пытался меня сломать, но на печку упал...,- повалил на стол. Матуда пыхтел подо мной, стараясь вырваться и выкрикивая угрозы. Через две или три минуты, я отпустил его и, поправив гимнастерку, вышел из канцелярии.
Густав, ожидавший меня в спальном зале казармы, тревожно, почти выкрикнул, увидев меня:
- Ну что?! Вы так кричали! Я боялся, что войдет кто-нибудь из начальства!
Я, еще не отдышавшись, отвечал:
- Пугал меня. Обещал пожаловаться командиру.
- Да...,- только и мог произнести Густав.
Мы оба понимали, что наше положение, недавно вырвавшихся из лагеря,  очень зыбко и неопределенно. Стоит на нас кому-либо «сигнализировать», как тогда говорили, нам не поздоровится. А такой человек, как Матуда,  способен на любую низость, чтобы оклеветать нас. Однако прошел день, другой, а потом неделя и ничего не происходило. Матуда не исполнил своих угроз. Он видимо не знал, что предъявить начальству. Службу мы несли исправно. На одном из построений роты, капитан Пятаков зачитал приказ о поощрении некоторых бойцов
повышением звания. Была среди них и моя фамилия. Я стал младшим сержантом.